 |
|
|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
- Прости меня. Но, может быть, этот человек добродетельный?
- Может быть. Почем знать! Но у него нет косы, его стража и забрала. Я держу его, брею ему голову, по утрам бью бамбуками по пяткам, - и буду так делать, пока у него не вырастет коса!
- Как же у него может вырасти коса, когда ты бреешь ему голову? - в величайшем изумлении воскликнул Юн-Хо-Зан.
- Я действую на основании законов! - строго и с достоинством отвечал мандарин. - Статья двенадцать миллионов четыреста семьдесят восемь тысяч двести тридцать девять говорит: "Каждый китаец должен иметь косу", а статья двадцать семь миллионов восемьсот тридцать четыре тысячи триста семьдесят пять говорит: "Каждому сидящему в тюрьме надо брить голову". Я и соблюдаю законы... Да ты уж не собираешься ли рассуждать о законах? Так вот что я тебе скажу, молодой ты еще человек! Судя по твоей походке, ты, кажется, изведал уже, что такое бамбуки. Смотри, чтоб не пришлось тебе отведать этого еще раз. Благодари еще богов, что у тебя есть коса! Ступай-ка отсюда, да когда пройдешь город, посмотри направо; там растет отличная бамбуковая роща. Посмотри на нее попристальнее! Ничто так не полезно молодому человеку, как созерцание бамбуковых рощ.
Юн-Хо-Зан поспешил откланяться и ушел. "Гм! - думал он. - Если так поступают: голову бреют и ждут, пока коса не вырастет, - я понимаю, что при таких порядках многие сходят с ума, и для чего потребовался такой большой сумасшедший дом!" И он зашагал по городу, думая:
"Как бы довести до всеобщего сведения о несообразностях, творящихся в тюрьме? Узнают и, конечно, прекратят".
Во время таких дум взор его упал на вывеску, на которой большими черными знаками было начертано:
"Летопись современных дел. Пишется лучшими летописцами и рассылается каждый день всем желающим за недорогую плату".
- Это достойно быть занесенным в летопись, - сказал себе Юн-Хо-Зан и зашел в дом, на котором красовалась такая вывеска.
Его встретил весь перепачканный в туши главный летописец, ласково приветствовал, усадил, угостил чаем и сказал:
- Да будет благословен день, в который ты зашел в нашу хижину, молодой человек! Я сразу полюбил тебя, как сына моего отца. Что угодно будет приказать тебе? Ты хочешь, вероятно, чтоб мы присылали тебе каждый день наши летописи? Благая мысль. Нам кстати нужны деньги, и мы возьмем с тебя недорого!
- Благодарю тебя за чай и за ласку! - отвечал, вставая пред ним, Юн-Хо-Зан. - Но я чужестранец, в городе не остаюсь и летописи мне получать некуда. Я пришел с другой целью. Я сам человек ученый, знаю шестьдесят шесть тысяч знаков и могу написать тушью на бумаге все, что думаю. Я хочу написать в вашу летопись сам интересную страницу, чтоб, прочитав, все знали, а узнавши, прекратили пагубное недоразумение.
Испачканный тушью человек, после таких слов, стал менее ласков, но все же, соблюдая вежливость, сказал:
- Сядь снова и скажи!
Юн-Хо-Зан рассказал ему, что видел в тюрьме. Уже с первых слов Юн-Хо-Зана испачканный тушью человек вскочил и плотно запер все окна и двери, а когда Юн-Хо-Зан кончил свой рассказ, он схватился за голову, в знак отчаяния, и горестно воскликнул:
- Ты хочешь погубить себя и нас, жестокий ты человек! Как? Написать такую вещь тушью на бумаге и вырезать с этого доску и с доски сделать оттиск и вклеить это в нашу "Летопись" и разослать всем?! Тогда возьми лучше просто убей моих детей! За что ты хочешь погубить голодной смертью несчастных малюток?
- Как? - спросил Юн-Хо-Зан. - Ты думаешь, что все после этого отвернутся от твоей летописи? Но ведь это правда, и это, я думаю, достойно быть занесено в летопись.
- Разве я тебе не верю? Разве я с тобой не согласен? - держась за голову, воскликнул человек, испачканный тушью. - Но нам позволено писать только о погоде!
- Как о погоде?
- Исключительно о хорошей погоде. Раньше мы писали также и о дурной, но потом мандарины запретили: "Если им запрещено осуждать то, что творится на земле, то как же они смеют так свободно писать о небе?" И с тех пор мы пишем каждый день о хорошей погоде. Описываем блестящий восход солнца даже в пасмурные дни и воспеваем вечерний ветерок, который тихо шелестит в кустах...
- Даже тогда, когда свищет вихрь и ревет ураган? Как же вы ухитряетесь делать это?
- Навык, мой молодой друг, навык. У нас есть летописцы, умеющие на одну тысячу манер описывать капельку росы и знающие восемьдесят восемь прилагательных к слову "куст". Есть удивительные искусники и даже зарабатывают на этом хорошие деньги.
- И сколько лун вы пишете все про погоду?
- Я - шестьсот. Да мой отец писал семьсот двадцать пять лун, да мой дед восемьсот тридцать две.
- И вам не надоест?
- Мы любим наше дело! - с гордостью отвечал человек, испачканный тушью.
- Что же мне, однако, делать? - спросил Юн-Хо-Зан. - И как довести о такой несправедливости до сведения высших? Этого так оставить нельзя!
- Попробуй, сходи к верховному мандарину нашего города!
Юн-Хо-Зан пошел с такой быстротой, с какой может идти человек, боящийся ступить на пятку.
В доме главного мандарина стоял крик и плач, когда к нему подошел Юн-Хо-Зан. Кричал один голос, а плакали многие.
- Мандарин сейчас занят, - сказали Юн-Хо-Зану прислужники, - он ругает китайцев. Подожди, пока кончит.
- За что ж он их ругает? - спросил Юн-Хо-Зан.
- А так. Чтобы чувствовали почтенье! - отвечали ему. - Делается это так. На восходе солнца к дому мандарина сходятся просители. Младшие мандарины, между тем, когда главный мандарин проснется, рассказывают ему содержание просьб и так раскаляют сердце мандарина, что, когда солнце доходит до полудня, он, как тигр, вылетает к просителям, кричит, ругается, топочет ногами и грозит извести на них целую рощу бамбуков. Просители от этот чувствуют почтение к власти.
- Но они чувствовали бы еще больше почтения, если бы мандарин без крика и шума спокойно и справедливо разбирал их жалобы! - сказал Юн-Хо-Зан.
- Эге! - воскликнули прислужники. - Уж не во время ли прогулки в бамбуковом лесу пришла тебе в голову эта мысль? В это время мандарин кончил кричать на прочих китайцев, и к нему позвали Юн-Хо-Зана.
Терпеливо выслушал Юн-Хо-Зан весь крик, с которым на него накинулся мандарин, поклонился и сказал:
" Когда мудрый говорит глупости, он все же умнее, чем самое умное, что скажет дурак", - говорит Конфуций. Мандарин улыбнулся:
- Это мне нравится. Ты, видно, человек неглупый и кое-что знаешь. Говори, в чем твое дело!
Юн-Хо-Зан рассказал ему о том, что видел и слышал в тюрьме.
- Гм... А у него действительно нет косы? - спросил мандарин, когда Юн-Хо-Зан кончил свой рассказ.
- Как же у него будет коса, когда ему каждую неделю бреют голову! - воскликнул Юн-Хо-Зан.
- В таком случае, это не мое дело! - сказал мандарин. - Если бы у него была коса, - мое дело посмотреть: настоящая коса или фальшивая. А раз косы нет, - это дело мандаринов-судей. К ним и иди.
Юн-Хо-Зан откланялся и поспешил в дом, где судили. Дом, где судили, был мрачный дом. Так и казалось, что вот-вот сейчас из-за угла выскочит человек, схватит и начнет бить по пяткам.
Преодолев, однако, все страхи, Юн-Хо-Зан прошел в ту комнату, где сидели мандарины-судьи.
Перед ними на коленях стоял человек, обвинявшийся в краже палки у соседа. С одной стороны этого человека стоял мандарин, который его ругательски ругал и всячески поносил. А с другой - стоял мандарин, который всячески восхвалял этого человека. Они спорили, а мандарины-судьи - кто слушал, кто рассматривал узоры на потолке.
- Палка! Палка! - кричал мандарин, ругавший подсудимого. - Не в палке дело, почтенные мандарины, а в том, зачем он ее взял. Это негодяй! Завзятый негодяй! Он на все способен! Он взял палку затем, чтобы убить своего отца и мать! Вот зачем! И я надеюсь, справедливые мандарины, что вы накажете его не за кражу, а по всей справедливости за отцеубийство. То есть, прикажете его разрезать на одну тысячу кусочков!
- Кража! Кража! - кричал мандарин, восхвалявший подсудимого. - Тут кражи нет, а есть доброе дело. У кого взял этот человек палку? У соседа. А кто сосед? Негодяй, известный курильщик опия, безумный. Этот безумный негодяй, накурившись опия, исколотил бы палкой насмерть свою жену и детей. Жалея несчастных, этот человек и взял потихоньку палку у негодяя. Не казнить его надо, добродетельного человека, а поблагодарить. И я уверен, справедливые мандарины, что этот добрый человек не уйдет от вас без похвалы и награды. А что касается до отцеубийства, то, справедливые судьи, у него и отец и мать давно уже умерли. Кого же убивать-то?!
- А, умерли? - закричал мандарин-ругатель. - Тем хуже! Значит, он взял палку, чтобы раскопать их могилы. Осквернение памяти предков! Значит, вы присудите его прежде, чем разрезать на одну тысячу кусков, распилить тупой пилой надвое!
- Зачем они говорят все это? - удивился Юн-Хо-Зан, обращаясь к знающему, по-видимому, все эти дела человеку. - Человек украл палку, ну, и суди его за кражу палки. А зачем же один обвиняет его в отцеубийстве, а другой говорит о добродетели.
- А таков порядок, - отвечал знающий в делах толк человек, - один тянет истину к себе, другой - к себе, а, в конце концов, она и остановится прямо перед судьями! Один будет непомерно запрашивать, а другой - невероятно сбавлять. Мандаринам-судьям настоящая цена и выяснится.
- Странный обычай! - сказал Юн-Хо-Зан, и подождав, пока дело о палке кончилось, обратился к мандаринам со своим делом.
Мандарины выслушали его, одни - прислушиваясь к тому, что он говорил, другие - рассматривая узоры на потолке, и в один голос воскликнули: - Закон!
- Да тут два закона! - возразил Юн-Хо-Зан. - Один - иметь косу, другой - брить голову. Какой же закон должен быть исполнен?
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Скачать полный текст (822 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|