|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Оттого она не снесла бы понижения ни на волос признанных ею достоинств; всякая фальшивая нота в его характере или уме произвела бы потрясающий диссонанс. Разрушенное здание счастья погребло бы ее под развалинами, или, если б еще уцелели ее силы, она бы - искала...
Да нет, такие женщины не ошибаются два раза. После упадка такой веры, такой любви возрождение невозможно.
Штольц был глубоко счастлив своей наполненной, волнующейся жизнью, в которой цвела неувядаемая весна, и ревниво, деятельно, зорко возделывал, берег и лелеял ее. Со дна души поднимался ужас тогда только, когда он вспоминал, что Ольга была на волос от гибели, что эта угаданная дорога - их два существования, слившиеся в одно, могли разойтись; что незнание путей жизни могло дать исполниться гибельной ошибке, что Обломов...
Он вздрагивал. Как! Ольга в той жизни, которую Обломов ей готовил! Она - среди переползанья изо дня в день, деревенская барыня, нянька своих детей, хозяйка - и только!
Все вопросы, сомнения, вся лихорадка жизни уходила бы на заботы по хозяйству, на ожидания праздников, гостей, семейных съездов, на родины, крестины, в апатию и сон мужа!
Брак был бы только формой, а не содержанием, средством, а не целью; служил бы широкой и неизменной рамкой для визитов, приема гостей, обедов и вечеров, пустой болтовни?..
Как же она вынесет эту жизнь? Сначала бьется, отыскивая и угадывая тайну жизни, плачет, мучится, потом привыкает, толстеет, ест, спит, тупеет...
Нет, не так бы с ней было: она - плачет, мучится, чахнет и умирает в объятиях любящего, доброго и бессильного мужа... Бедная Ольга!
А если огонь не угаснет, жизнь не умрет, если силы устоят и запросят свободы, если она взмахнет крыльями, как сильная и зоркая орлица, на миг полоненная слабыми руками, и ринется на ту высокую скалу, где видит орла, который еще сильнее и зорче ее?.. Бедный Илья!
- Бедный Илья! - сказал однажды Андрей вслух, вспомнив прошлое.
Ольга при этом имени вдруг опустила руки с вышиваньем на колени, откинула голову назад и глубоко задумалась. Восклицание вызвало воспоминание.
- Что с ним? - спросила она потом. - Ужели нельзя узнать?
Андрей пожал плечами.
- Подумаешь, - сказал он, - что мы живем в то время, когда не было почт, когда люди, разъехавшись в разные стороны, считали друг друга погибшими и в самом деле пропадали без вести.
- Ты бы написал опять к кому-нибудь из своих приятелей: узнали бы, по крайней мере...
- Ничего не узнали бы, кроме того, что мы уже знаем: жив, здоров, на той же квартире - это я и без приятелей знаю. А что с ним, как он переносит свою жизнь, умер ли он нравственно или еще тлеет искра жизни - этого посторонний не узнает...
- Ах, не говори так, Андрей: мне страшно и больно слушать! Мне и хотелось бы, и боюсь знать...
Она готова была заплакать.
- Весной будем в Петербурге - узнаем сами.
- Этого мало, что узнаем, надо сделать все...
- А я разве не делал? Мало ли я его уговаривал, хлопотал за него, устроил его дела - а он хоть бы откликнулся на это! При свидании готов на все, а чуть с глаз долой - прощай: опять заснул. Возишься, как с пьяницей!
- Зачем с глаз долой? - нетерпеливо возразила Ольга. - С ним надо действовать решительно: взять его с собой в карету и увезти. Теперь же мы переселяемся в имение; он будет близко от нас... мы возьмем его с собой.
- Вот далась нам с тобой забота! - рассуждал Андрей, ходя взад и вперед по комнате. - И конца ей нет!
- Ты тяготишься ею? - сказала Ольга. - Это новость! Я в первый раз слышу твой ропот на эту заботу.
- Я не ропщу, - отвечал Андрей, - а рассуждаю.
- А откуда взялось это рассуждение? Ты сознался себе самому, что это скучно, беспокойно - да?
Она поглядела на него пытливо. Он покачал отрицательно головой:
- Нет, не беспокойно, а бесполезно: это я иногда думаю.
- Не говори, не говори! - остановила его она. - Я опять, как на той неделе, буду целый день думать об этом и тосковать. Если в тебе погасла дружба к нему, так из любви к человеку ты должен нести эту заботу. Если ты устанешь, я одна пойду и не выйду без него: он тронется моими просьбами; я чувствую, что я заплачу горько, если увижу его убитого, мертвого! Может быть, слезы...
- Воскресят, ты думаешь? - перебил Андрей.
- Нет, не воскресят к деятельности, по крайней мере заставят его оглянуться вокруг себя и переменить свою жизнь на что-нибудь лучшее. Он будет не в грязи, а близ равных себе, с нами. Я только появилась тогда - и он в одну минуту очнулся и застыдился...
- Уж не любишь ли ты его по-прежнему? - спросил Андрей шутя.
- Нет! - не шутя, задумчиво, как бы глядя в прошедшее, говорила Ольга. - Я люблю его не по-прежнему, но есть что-то, что я люблю в нем, чему я, кажется, осталась верна и не изменюсь, как иные...
- Кто же иные? Скажи, ядовитая змея, уязви, ужаль: я, что ли? Ошибаешься. А если хочешь знать правду, так я и тебя научил любить его и чуть не довел до добра. Без меня ты бы прошла мимо его, не заметив. Я дал тебе понять, что в нем есть и ума не меньше других, только зарыт, задавлен он всякою дрянью и заснул в праздности. Хочешь, я скажу тебе, отчего он тебе дорог, за что ты еще любишь его?
Она кивнула в знак согласия головой.
- За то, что в нем дороже всякого ума: честное, верное сердце! Это его природное золото; он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи. Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый путь; пусть волнуется около него целый океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и пойдет навыворот - никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно... Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало; они редки; это перлы в толпе! Его сердца не подкупишь ничем; на него всюду и везде можно положиться. Вот чему ты осталась верна и почему забота о нем никогда не будет тяжела мне. Многих людей я знал с высокими качествами, но никогда не встречал сердца чище, светлее и проще; многих любил я, но никого так прочно и горячо, как Обломова. Узнав раз, его разлюбить нельзя. Так это? Угадал?
Ольга молчала, потупя глаза на работу. Андрей задумался.
- Ужель не все тут? Что же еще? Ах!.. - очнувшись, весело прибавил потом. - Совсем забыл "голубиную нежность"...
Ольга засмеялась, проворно оставила свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его шею руками, несколько минут поглядела лучистыми глазами прямо ему в глаза, потом задумалась, положив голову на плечо мужа. В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил на ее упрек... и ей стало так больно, так жаль его...
- Ты его не оставишь, не бросишь? - говорила она, не отнимая рук от шеи мужа.
- Никогда! Разве бездна какая-нибудь откроется неожиданно между нами, стена встанет...
Она поцеловала мужа.
- В Петербурге ты возьмешь меня к нему?
Он нерешительно молчал.
- Да? да? - настойчиво требовала она ответа.
- Послушай, Ольга, - сказал он, стараясь освободить шею от кольца ее рук, - прежде надо...
- Нет, скажи: да, обещай, я не отстану!
- Пожалуй, - отвечал он, - но только не в первый, а во второй раз: я знаю, что с тобой будет, если он...
- Не говори, не говори!.. - перебила она. - Да, ты возьмешь меня: вдвоем мы сделаем все. Один ты не сумеешь, не захочешь!
- Пусть так; но ты расстроишься и, может быть, надолго, - сказал он, не совсем довольный, что Ольга вынудила у него согласие.
- Помни же, - заключила она, садясь на свое место, - что ты отступишься только тогда, когда "откроется бездна или встанет стена между ним и тобой".
Я не забуду этих слов.
IX
Мир и тишина покоятся над Выборгской стороной, над ее немощеными улицами, деревянными тротуарами, над тощими садами, над заросшими крапивой канавами, где под забором какая-нибудь коза, с оборванной веревкой на шее, прилежно щиплет траву или дремлет тупо, да в полдень простучат щегольские, высокие каблуки прошедшего по тротуару писаря, зашевелится кисейная занавеска в окошке и из-за ерани выглянет чиновница, или вдруг над забором, в саду, мгновенно выскочит и в ту ж минуту спрячется свежее лицо девушки, вслед за ним выскочит другое такое же лицо и также исчезнет, потом явится опять первое и сменится вторым; раздается визг и хохот качающихся на качелях девушек.
Все тихо в доме Пшеницыной. Войдешь на дворик и будешь охвачен живой идиллией: куры и петухи засуетятся и побегут прятаться в углы; собака начнет скакать на цепи, заливаясь лаем; Акулина перестанет доить корову, а дворник остановится рубить дрова, и оба с любопытством посмотрят на посетителя.
- Кого вам? - спросит он и, услыхав имя Ильи Ильича или хозяйки дома, молча укажет крыльцо и примется опять рубить дрова, а посетитель по чистой, усыпанной песком тропинке пойдет к крыльцу, на ступеньках которого постлан простой, чистый коврик, дернет за медную, ярко вычищенную ручку колокольчика, и дверь отворит Анисья, дети, иногда сама хозяйка или Захар - Захар после всех.
Все в доме Пшеницыной дышало таким обилием и полнотой хозяйства, какой не бывало и прежде, когда Агафья Матвеевна жила одним домом с братцем.
Кухня, чуланы, буфет - все было установлено поставцами с посудой, большими и небольшими, круглыми и овальными блюдами, соусниками, чашками, грудами тарелок, горшками чугунными, медными и глиняными.
В шкафах разложено было и свое, давным-давно выкупленное и никогда не закладываемое теперь серебро и серебро Обломова.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Скачать полный текст (971 Кб)
Перейти на страницу автора
|