Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Обломов (Иван Гончаров)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69  70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83  84  85  86  87  88  89  90  91  92  93  94  95  96  97  98 


Она так полно и много любила: любила Обломова - как любовника, как мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не могла никому. Да никто и не понял бы ее вокруг. Где бы она нашла язык? В лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких слов, потому что не было понятий; только Илья Ильич понял бы ее, но она ему никогда не высказывала, потому что не понимала тогда сама и не умела.

С летами она понимала свое прошедшее все больше и яснее и таила все глубже, становилась все молчаливее и сосредоточеннее. На всю жизнь ее разлились лучи, тихий свет от пролетевших, как одно мгновение, семи лет, и нечего было ей желать больше, некуда идти.

Только когда приезжал на зиму Штольц из деревни, она бежала к нему в дом и жадно глядела на Андрюшу, с нежной робостью ласкала его и потом хотела бы сказать что-нибудь Андрею Ивановичу, поблагодарить его, наконец выложить перед ним все, все, что сосредоточилось и жило неисходно в ее сердце: он бы понял, да не умеет она и только бросится к Ольге, прильнет губами к ее рукам и зальется потоком таких горячих слез, что и та невольно заплачет с нею, а Андрей, взволнованный, поспешно уйдет из комнаты.

Их всех связывала одна общая симпатия, одна память о чистой, как хрусталь, душе покойника. Они упрашивали ее ехать с ними в деревню, жить вместе, подле Андрюши - она твердила одно: "Где родились, жили век, тут надо и умереть".

Напрасно давал ей Штольц отчет в управлении имением, присылал следующие ей доходы - все отдавала она назад, просила беречь для Андрюши.

- Это его, а не мое, - упрямо твердила она, - ему понадобится; он барин, а я проживу и так.

XI

Однажды, около полудня, шли по деревянным тротуарам на Выборгской стороне два господина; сзади их тихо ехала коляска. Один из них был Штольц, другой

- его приятель, литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами. Они поравнялись с церковью; обедня кончилась, и народ повалил на улицу; впереди всех нищие. Коллекция их была большая и разнообразная.

- Я бы хотел знать, откуда нищие берутся? - сказал литератор, глядя на нищих.

- Как откуда? Из разных щелей и углов наползают...

- Я не то спрашиваю, - возразил литератор, - я хотел бы знать: как можно сделаться нищим, стать в это положение? Делается ли это внезапно или постепенно, искренне или фальшиво?..

- Зачем тебе? Не хочешь ли писать "Mysteres de Petersbourg"?

- Может быть... - лениво зевая, проговорил литератор.

- Да вот случай: спроси любого - за рубль серебром он тебе продаст всю свою историю, а ты запиши и перепродай с барышом. Вот старик, тип нищего, кажется, самый нормальный. Эй, старик! Поди сюда!

Старик обернулся на зов, снял шапку и подошел к ним.

- Милосердые господа! - захрипел он. - Помогите бедному, увечному в тридцати сражениях, престарелому воину...

- Захар! - с удивлением сказал Штольц. - Это ты?

Захар вдруг замолчал, потом, прикрыв глаза рукой от солнца, пристально поглядел на Штольца.

- Извините, ваше превосходительство, не признаю... ослеп совсем!

- Забыл друга своего барина, Штольца, - упрекнул Штольц.

- Ах, ах, батюшка, Андрей Иваныч! Господи, слепота одолела! Батюшка, отец родной!

Он суетился, ловил руку Штольца и, не поймав, поцеловал полу его платья.

- Привел господь дожить до этакой радости меня, пса окаянного... - завопил он, не то плача, не то смеясь.

Все лицо его как будто прожжено было багровой печатью от лба до подбородка.

Нос был, сверх того, подернут синевой. Голова совсем лысая; бакенбарды были по-прежнему большие, но смятые и перепутанные, как войлок, в каждой точно положено было по комку снега. На нем была ветхая, совсем полинявшая шинель, у которой недоставало одной полы; обут он был в старые, стоптанные калоши на босу ногу; в руках держал меховую совсем обтертую шапку.

- Ах ты, господи милосердый! Какую милость сотворил мне сегодня для праздника...

- Что ты это в каком положении? Отчего? Тебе не стыдно? - строго спросил Штольц.

- Ах, батюшка, Андрей Иваныч! Что ж делать? - тяжело вздохнув, начал Захар.

- Чем питаться? Бывало, когда Анисья была жива, так я не шатался, был кусок и хлеба, а как она померла в холеру - царство ей небесное, - братец барынин не захотели держать меня, звали дармоедом. Михей Андреич Тарантьев все норовил, как пойдешь мимо, сзади ногой ударить: житья не стало! Попреков сколько перенес. Поверите ли, сударь, кусок хлеба в горло не шел. Кабы не барыня, дай бог ей здоровье! - прибавил Захар крестясь, - давно бы сгиб я на морозе. Она одежонку на зиму дает и хлеба сколько хочешь, и на печке угол - все по милости своей давала. Да из-за меня и ее стали попрекать, я и ушел куда глаза глядят! Вот теперь второй год мыкаю горе...

- Зачем на место не шел? - спросил Штольц.

- Где, батюшка, Андрей Иваныч, нынче место найдешь? Был на двух местах, да не потрафил. Все не то теперь, не по-прежнему: хуже стало. В лакеи грамотных требуют; да и у знатных господ нет уж этого, чтоб в передней битком набито было народу. Все по одному, редко где два лакея. Сапоги сами снимают с себя: какуюто машинку выдумали! - с сокрушением продолжал Захар.

- Срам, стыд, пропадает барство!

Он вздохнул.

- Вот определился было я к немцу, к купцу, в передней сидеть; все шло хорошо, а он меня послал к буфету служить: мое ли дело? Однажды понес посуду, какую-то богемскую, что ли, полы-то гладкие, скользкие - чтоб им провалиться! Вдруг ноги у меня врозь, вся посуда, как есть с подносом, и грянулась оземь: ну, и прогнали! Вдругорядь одной старой графине видом понравился: "почтенный на взгляд", говорит, и взяла в швейцары. Должность хорошая, старинная: сиди только важнее на стуле, положи ногу на ногу, покачивай, да не отвечай сразу, когда кто придет, а сперва зарычи, а потом уж пропусти или в шею вытолкай, как понадобится; а хорошим гостям, известно: булавой наотмашь, вот так! - Захар сделал рукой наотмашь. - Оно лестно, что говорить! Да барыня попалась такая неугодливая - бог с ней! Раз заглянула ко мне в каморку, увидала клопа, растопалась, раскричалась, словно я выдумал клопов! Когда без клопа хозяйство бывает! В другой раз шла мимо меня, почудилось ей, что вином от меня пахнет... такая, право! И отказала.

- А ведь в самом деле пахнет, так и несет! - сказал Штольц.

- С горя, батюшка, Андрей Иваныч, ей-богу с горя, - засипел Захар, сморщившись горько. - Пробовал тоже извозчиком ездить. Нанялся к хозяину, да ноги ознобил: сил-то мало, стар стал! Лошадь попалась злющая; однажды под карету бросилась, чуть не изломала меня; в другой раз старуху смял, в часть взяли...

- Ну, полно, не бродяжничай и не пьянствуй, приходи ко мне, я тебе угол дам, в деревню поедем - слышишь?

- Слышу, батюшка, Андрей Иваныч, да...

Он вздохнул.

- Ехать-то неохота отсюда, от могилки-то! Наш-то кормилец-то, Илья Ильич, - завопил он, - опять помянул его сегодня, царство ему небесное! Этакого барина отнял господь! На радость людям жил, жить бы ему сто лет... - всхлипывал и приговарнвал Захар, морщась. - Вот сегодня на могилке у него был; как в эту сторону приду, так и туда, сяду, да и сижу; слезы так и текут... Этак-то иногда задумаюсь, притихнет все, и почудится, как будто кличет: "Захар! Захар!" Инда мурашки по спине побегут! Не нажить такого барина! А вас-то как любил - помяни, господи, его душеньку во царствии своем!

- Ну, приходи на Андрюшу взглянуть: я тебя велю накормить, одеть, а там как хочешь! - сказал Штольц и дал ему денег.

- Приду; как не прийти взглянуть на Андрея Ильича? Чай, великонек стал!

Господи! Радости какой привел дождаться господь! Приду, батюшка, дай бог вам доброго здоровья и несчетные годы... - ворчал Захар вслед уезжавшей коляске.

- Ну, ты слышал историю этого нищего? - сказал Штольц своему приятелю.

- А что это за Илья Ильич, которого он поминал? - спросил литератор.

- Обломов: я тебе много раз про него говорил.

- Да, помню имя: это твой товарищ и друг. Что с ним сталось?

- Погиб, пропал ни за что.

Штольц вздохнул и задумался.

- А был не глупее других, душа чиста и ясна, как стекло; благороден, нежен, и - пропал!

- Отчего же? Какая причина?

- Причина... какая причина! Обломовщина! - сказал Штольц.

- Обломовщина! - с недоумением повторил литератор. - Что это такое?

- Сейчас расскажу тебе, дай собраться с мыслями и памятью. А ты запиши:

может быть, кому-нибудь пригодится.

И он рассказал ему, что здесь написано.

1857 и 1858 гг.

Впервые полностью опубликован в журнале "Отечественные записки",

январь-апрель 1859 г.


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69  70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83  84  85  86  87  88  89  90  91  92  93  94  95  96  97  98 

Скачать полный текст (971 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.