 |
|
|
Это был шум воды. Мы входили в глубокое ущелье и приближались к горной реке, которая была в это время во всем разливе.> Гул усиливался, сырая трава становилась гуще и выше, кусты попадались чаще, и горизонт постепенно суживался.
Изредка на мрачном фоне гор вспыхивали в различных местах яркие огни и тотчас же исчезали.
- Скажите, пожалуйста, что это за огни? - спросил я шопотом у татарина, ехавшего подле меня.
- А ты не знаешь? - отвечал он.
- Не знаю.
- Это горской солома на таяк> связал и огонь махать будет.
- Зачем же это?
- Чтобы всякий человек знал - русской пришел. - Теперь в аулах, - прибавил он, засмеявшись: - ай-ай, томаша> идет, всякий хурда-мурда> будет в балка тащить.
- Разве в горах уже знают, что отряд идет? - спросил я.
- Эй! как можно не знает! всегда знает: наши народ такой!
- Так и Шамиль теперь сбирается в поход? - спросил я.
- Йок,> - отвечал он, качая головой в знак отрицания. - Шамиль на похода ходить не будет, Шамиль наиб> пошлет, а сам труба смотреть будет, наверху.
- А далеко он живет?
- Далеко нету. Вот, левая сторона, верста десять будет.
- Почему же ты знаешь? - спросил я. - Разве ты был там?
- Был: наша все в горах был.
- И Шамиля видел?
- Пих! Шамиля наша видно не будет. Сто, триста, тысяча мюрид> кругом.
Шамиль середка будет! - прибавил он с выражением подобострастного уважения.
Взглянув кверху, можно было заметить, что выяснившееся небо начинало светлеть на востоке, и стожары опускаться к горизонту; но в ущелье, по которому мы шли, было сыро и мрачно.
Вдруг немного впереди нас, в темноте, зажглось несколько огоньков; в то же мгновение с визгом прожужжали пули, и среди окружающей тишины далеко раздались выстрелы и громкий пронзительный крик. Это был неприятельский передовой пикет.
Татары, составлявшие его, гикнули, выстрелили наудачу и разбежались.
Все смолкло. Генерал подозвал переводчика. Татарин в белой черкеске подъехал к нему и о чем-то шопотом и с жестами довольно долго говорил с ним.
- Полковник Хасанов, прикажите рассыпать цепь, - сказал генерал тихим, протяжным, но внятным голосом.
Отряд подошел к реке. Черные горы ущелья остались сзади; начинало светать.
Небосклон, на котором чуть заметны были бледные, неяркие звезды, казался выше; зарница начинала ярко блестеть на востоке; свежий, прохватывающий ветерок тянул с запада, и светлый туман, как пар, подымался над шумящей рекой.
VIII.
Вожак показал брод, и авангард конницы, а вслед за ним и генерал со свитою стали переправляться. Вода была лошадям по груди, с необыкновенной силой рвалась между белых камней, которые в иных местах виднелись на уровне воды, и образовывала около ног лошадей пенящиеся, шумящие струи. Лошади удивлялись шуму воды, подымали головы, настороживали уши, но мерно и осторожно шагали против течения по неровному дну. Седоки подбирали ноги и оружие. Пехотные солдаты, буквально в одних рубахах, поднимая над водою ружья, на которые надеты были узлы с одеждой, схватясь человек по двадцати рука с рукою, с заметным, по их напряженным лицам, усилием старались противостоять течению. Артиллерийские ездовые с громким криком рысью пускали лошадей в воду. Орудия и зеленые ящики, через которые изредка хлестала вода, звенели о каменное дно; но добрые черноморки дружно натягивали уносы, пенили воду и с мокрым хвостом и гривой выбирались на другой берег.
Как скоро переправа кончилась, генерал вдруг выразил на своем лице какую-то задумчивость и серьезность, повернул лошадь и с конницею рысью поехал по широкой, окруженной лесом поляне, открывшейся перед нами. Казачьи конные цепи рассыпались вдоль опушек.
В лесу виднеется пеший человек в черкеске и попахе, другой, третий... Кто-то из офицеров говорит: "это татары". Вот показался дымок из-за дерева... выстрел, другой... Наши частые выстрелы заглушают неприятельские. Только изредка пуля, с медленным звуком, похожим на полет пчелы, пролетая мимо, доказывает, что не все выстрелы наши. Вот пехота беглым шагом и орудия на рысях прошли в цепь; слышатся гудящие выстрелы из орудий, металлический звук полета картечи, шипение ракет, трескотня ружей. Конница, пехота и артиллерия виднеются со всех сторон по обширной поляне. Дымки орудий, ракет и ружей сливаются с покрытой росою зеленью и туманом. Полковник Хасанов подскакивает к генералу и на всем марш-марше круто останавливает лошадь.
- Ваше превосходительство! - говорит он, приставляя руку к попахе, - прикажите пустить кавалерию: показались значки> - и он указывает плетью на конных татар, впереди которых едут два человека на белых лошадях с красными и синими лоскутами на палках.
- С Богом, Иван Михайыч! - говорит генерал. Полковник на месте поворачивает лошадь, выхватывает шашку и кричит: "Ура!"
- Урра! Урра! Урра! - раздается в рядах, и конница несется за ним.
Все смотрят с участием: вон значок, другой, третий, четвертый...
Неприятель, не дожидаясь атаки, скрывается в лес и открывает оттуда ружейный огонь. Пули летают чаще.
- Quel charmant coup d'oeil!> - говорит генерал, слегка припрыгивая по-английски на своей вороной тонконогой лошадке.
- Charrmant! - отвечает грассируя майор и, ударяя плетью по лошади, подъезжает к генералу. - C'est un vrrai plaisirr, que la guerre dans un aussi beau pays,> - говорит он.
- Et surtout en bonne compagnie,> - прибавляет генерал с приятной улыбкой.
Майор наклоняется.
В это время с быстрым неприятным шипением пролетает неприятельское ядро и ударяется во что-то; сзади слышен стон раненого. Этот стон так странно поражает меня, что воинственная картина мгновенно теряет для меня всю свою прелесть; но никто, кроме меня, как будто не замечает этого: майор смеется, как кажется, с большим увлечением; другой офицер совершенно спокойно повторяет начатые слова речи; генерал смотрит в противоположную сторону и со спокойнейшей улыбкой говорит что-то по-французски.
- Прикажете отвечать на их выстрелы? - спрашивает, подскакивая, начальник артиллерии.
- Да, попугайте их, - небрежно говорит генерал, закуривая сигару.
Батарея выстраивается, и начинается пальба. Земля стонет сет выстрелов, огни беспрестанно вспыхивают, и дым, в котором едва можно различить движущуюся прислугу около орудий, застилает глаза.
Аул обстрелян. Снова подъезжает полковник Хасанов и, по приказанию генерала, летит в аул. Крик войны снова раздается, и конница исчезает в поднятом ею облаке пыли.
Зрелище было истинно величественное. Одно только для меня, как человека, не принимавшего участия в деле и непривычного, портило вообще впечатление, было то, что мне казалось лишним - и это движение, и одушевление, и крики. Невольно приходило сравнение человека, который сплеча топором рубил бы воздух.
IX.
Аул уже был занят нашими войсками, и ни одной неприятельской души не оставалось в нем, когда генерал со свитою, в которую вмешался и я, подъехал к нему.
Длинные чистые сакли с плоскими земляными крышами и красивыми трубами были расположены по неровным каменистым буграм, между которыми текла небольшая река.
С одной стороны виднелись освещенные ярким солнечным светом зеленые сады с огромными грушевыми и лычевыми> деревьями; с другой - торчали какие-то странные тени, перпендикулярно стоящие высокие камни кладбища и длинные деревянные шесты с приделанными к концам шарами и разноцветными флагами. (Это были могилы джигитов.) Войска в порядке стояли за воротами. Через минуту драгуны, казаки, пехотинцы с видимой радостью рассыпались по кривым переулкам, и пустой аул мгновенно оживился. Там рушится кровля, стучит топор по крепкому дереву, и выламывают дощатую дверь; тут загораются стог сена, забор, сакля, и густой дым столбом подымается по ясному воздуху. Вот казак тащит куль муки и ковер; солдат с радостным лицом выносит из сакли жестяной таз и какую-то тряпку; другой, расставив руки, старается поймать двух кур, которые с кудахтаньем бьются около забора; третий нашел где-то огромный кумган> с молоком, пьет из него и с громким хохотом бросает потом на землю.
Батальон, с которым я шел из крепости N, тоже был в ауле. Капитан сидел на крыше сакли и пускал из коротенькой трубочки струйки дыма самброталического табаку с таким равнодушным видом, что, когда я увидал его, я забыл, что я в немирном ауле, и мне показалось, что я в нем совершенно дома.
- А! и вы тут? - сказал он, заметив меня.
Высокая фигура поручика Розенкранца то там, то сям мелькала в ауле; он без умолку распоряжался и имел вид человека, чем-то крайне озабоченного. Я видел, как он с торжествующим видом вышел из одной сакли; вслед за ним двое солдат вели связанного старого татарина. Старик, всю одежду которого составляли распадавшиеся в лохмотьях пестрый бешмет и лоскутные портки, был так хил, что туго стянутые за сгорбленной спиной костлявые руки его, казалось, едва держалась в плечах, и кривые босые ноги насилу передвигались. Лицо его и даже часть бритой головы были изрыты глубокими морщинами; искривленный беззубый рот, окруженный седыми подстриженными усами и бородой, беспрестанно шевелился, как будто жуя что-то; но в красных, лишенных ресниц глазах еще блистал огонь и ясно выражалось старческое равнодушие к жизни.
Розенкранц через переводчика спросил его, зачем он не ушел с другими.
Скачать полный текст (51 Кб)
Перейти на страницу автора
|
|