|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
"И как они все уверены, и те, которые работают, так же как и те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что, в то время как дома их брюхатые бабы работают непосильную работу и дети их в скуфеечках перед скорой голодной смертью старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый ненужный дворец какому-то глупому и ненужному человеку, одному из тех самых, которые разоряют и грабят их", - думал Нехлюдов, глядя на этот дом.
- Да, дурацкий дом, - сказал он вслух свою мысль.
- Как дурацкий? - с обидой возразил извозчик. - Спасибо, народу работу дает, а не дурацкий.
- Да ведь работа ненужная.
- Стало быть, нужная, коли строят, - возразил извозчик, - народ кормится.
Нехлюдов замолчал, тем более что трудно было говорить от грохота колес. Недалеко от острога извозчик съехал с мостовой на шоссе, так что легко было говорить, и опять обратился к Нехлюдову.
- И что этого народа нынче в город валит - страсть, - сказал он, поворачиваясь на козлах и указывая Нехлюдову на артель деревенских рабочих с пилами, топорами, полушубками и мешками за плечами, шедших им навстречу.
- Разве больше, чем в прежние года? - спросил Нехлюдов.
- Куда! Нынче так набиваются во все места, что беда. Хозяева швыряются народом, как щепками. Везде полно.
- Отчего же это так?
- Размножилось. Деваться некуда.
- Так что же, что размножилось? Отчего же не остаются в деревне?
- Нечего в деревне делать. Земли нет.
Нехлюдов испытывал то, что бывает с ушибленным местом. Кажется, что, как нарочно, ударяешься все больным местом, а кажется это только потому, что только удары по больному месту заметны.
"Неужели везде то же самое?" - подумал он и стал расспрашивать извозчика о том, сколько в их деревне земли, и сколько у самого извозчика земли, и зачем он живет в городе.
- Земли у нас, барин, десятина на душу. Держим мы на три души, - охотно разговорился извозчик. -
У меня дома отец, брат, другой в солдатах. Они управляются. Да управляться-то нечего. И то брат хотел в Москву уйти.
- А нельзя нанять земли?
- Где нынче нанять? Господишки, какие были, размотали свою. Купцы всю к рукам прибрали. У них не укупишь, - сами работают. У нас француз владеет, у прежнего барина купил. Не сдает - да и шабаш.
- Какой француз?
- Дюфар француз, может слыхали. Он в большом театре на ахтерок парики делает. Дело хорошее, ну и нажился. У нашей барышни купил все имение. Теперь он нами владеет. Как хочет, так и ездит на нас. Спасибо, сам человек хороший. Только жена у него из русских, - такая-то собака, что не приведи бог. Грабит народ. Беда. Ну, вот и тюрьма. Вам куда, к подъезду? Не пущают, я чай.
XIII
С замиранием сердца и ужасом перед мыслью о том, в каком состоянии он нынче найдет Маслову, и той тайной, которая была для него и в ней и в том соединении людей, которое было в остроге, позвонил Нехлюдов у главного входа и у вышедшего к нему надзирателя спросил про Маслову. Надзиратель справился и сказал, что она в больнице. Нехлюдов пошел в больницу. Добродушный старичок, больничный сторож, тотчас же впустил его и, узнав, кого ему нужно было видеть, направился в детское отделение.
Молодой доктор, весь пропитанный карболовой кислотой, вышел к Нехлюдову в коридор и строго спросил его, что ему нужно. Доктор этот делал всякие послабления арестантам и потому постоянно входил в неприятные столкновения с начальством тюрьмы и даже с старшим доктором. Опасаясь того, чтобы Нехлюдов не потребовал от него чего-нибудь незаконного, и, кроме того, желая показать, что он ни для каких лиц не делает исключений, он притворился сердитым.
- Здесь нет женщин - детские палаты, - сказал он.
- Я знаю, но здесь есть переведенная из тюрьмы сиделка-служанка.
- Да, есть тут две. Так что же вам угодно?
- Я близко стою к одной из них, к Масловой, - сказал Нехлюдов, - и вот желал бы видеть ее: я еду в Петербург для подачи кассационной жалобы по ее делу. И хотел передать вот это. Это только фотографическая карточка, - сказал Нехлюдов, вынимая из кармана конверт.
- Что ж, это можно, - сказал доктор, смягчившись, и, обратившись к старушке в белом фартуке, сказал, чтобы она позвала сиделку-арестантку Маслову. - Не хотите ли присесть, хоть пройти в приемную?
- Благодарю вас, - сказал Нехлюдов и, пользуясь благоприятной для себя переменой в докторе, спросил его о том, как довольны Масловой в больнице
- Ничего, работает недурно, принимая во внимание условия, в которых она была, - сказал доктор. - Впрочем, вот и она.
Из одной двери вышла старушка сиделка и за нею Маслова. Она была в белом фартуке на полосатом платье; на голове была косынка, скрывавшая волосы. Увидав Нехлюдова, она вспыхнула, остановилась как бы в нерешительности, а потом нахмурилась и, опустив глаза, быстрыми шагами направилась к нему по полосушке коридора. Подошед к Нехлюдову, она хотела не подать руки, потом подала и еще больше покраснела. Нехлюдов не видал ее после того разговора, в котором она извинялась за свою горячность, и он теперь ожидал ее найти такою же, как тогда. Но нынче она была совсем другая, в выражении лица ее было что-то новое: сдержанное, застенчивое и, как показалось Нехлюдову, недоброжелательное к нему. Он сказал ей то же, что сказал доктору, - что едет в Петербург, и передал ей конверт с фотографией, которую он привез из Панова.
- Это я нашел в Панове, давнишняя фотография, может быть, вам приятно. Возьмите.
Она, приподняв черные брови, удивленно взглянула на него своими раскосыми глазами, как бы спрашивая, зачем это, и молча взяла конверт и положила его за фартук.
- Я видел там тетку вашу, - сказал Нехлюдов.
- Видели? - сказала она равнодушно.
- Хорошо ли вам здесь? - спросил Нехлюдов.
- Ничего, хорошо, - сказала она.
- Не слишком трудно?
- Нет, ничего. Я не привыкла еще.
- Я за вас очень рад. Все лучше, чем там.
- Чем где там? - сказала она, и лицо ее залилось румянцем.
- Там, в остроге, - поспешил сказать Нехлюдов.
- Чем же лучше? - спросила она.
- Я думаю, люди здесь лучше. Нет таких, какие таи.
- Там много хороших, - сказала она.
- Об Меньшовых я хлопотал и надеюсь, что их освободят, - сказал Нехлюдов.
- Это дай бог, такая старушка чудесная, - сказала она, повторяя свое определение старушки, и слегка улыбнулась.
- Я нынче еду в Петербург. Дело ваше будет слушаться скоро, и я надеюсь, что решение отменят.
- Отменят, не отменят, теперь все равно, - сказала сна.
- Отчего, теперь?
- Так, - сказала она, мельком вопросительно взглянув ему в лицо.
Нехлюдов понял это слово и этот взгляд так, что она хочет знать, держится ли он своего решения, или принял ее отказ и изменил его.
- Не знаю, отчею для вас все равно, - сказал он. - Но для меня действительно все равно: оправдают вас или нет. Я во всяком случае готов сделать, что говорил, - сказал он решительно.
Она подняла голову, и черные косящие глаза остановились и на его лице, и мимо него, и все лицо ее просияло радостью. Но она сказала совсем не то, что говорили ее глаза.
- Это вы напрасно говорите, - сказала она.
- Я говорю, чтобы вы знали.
- Про это все сказано, и говорить нечего, - сказала она, с трудом удерживая улыбку.
В палате что-то зашумели. Послышался детский плач,
- Меня зовут, кажется, - сказала она, беспокойно оглядываясь.
- Ну, так прощайте, - сказал он.
Она сделала вид, что не заметила протянутую руку, и, не пожав ее, повернулась и, стараясь скрыть свое торжество, быстрыми шагами ушла по полосушкам коридора.
"Что в ней происходит? Как она думает? Как она чувствует? Хочет ли она испытать меня, или действительно не может простить? Не может она сказать всего, что думает и чувствует, или не хочет? Смягчилась ли она, или озлобилась?" - спрашивал себя Нехлюдов и никак не мог ответить себе. Одно он знал - это то, что она изменилась и в ней шла важная для ее души перемена, и эта перемена соединяла его не только с нею, но и с тем, во имя кого совершалась эта перемена. И это-то соединение приводило его в радостно-возбужденное и умиленное состояние.
Вернувшись в палату, где стояло восемь детских кроваток, Маслова стала по приказанию сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись с простыней, поскользнулась и чуть не упала. Выздоравливающий, обвязанный по шее, смотревший на нее мальчик засмеялся, и Маслова не могла уже больше удерживаться и, присев на кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько детей тоже расхохотались, а сестра сердито крикнула на нее:
- Что гогочешь? Думаешь, что ты там, где была! Иди за порциями.
Маслова замолчала и, взяв посуду, пошла, куда ее посылали, но, переглянувшись с обвязанным мальчиком, которому запрещено было смеяться, опять фыркнула. Несколько раз в продолжение дня, как только она оставалась одна, Маслова выдвигала карточку из конверта и любовалась ею; но только вечером после дежурства, оставшись одна в комнате, где они спали вдвоем с сиделкой, Маслова совсем вынула из конверта фотографию и долго неподвижно, лаская глазами всякую подробность и лиц, и одежд, и ступенек балкона, и кустов, на фоне которых вышли изображенные лица его, и ее, и тетушек, смотрела на выцветшую пожелтевшую карточку и не могла налюбоваться в особенности собою, своим молодым, красивым лицом с вьющимися вокруг лба волосами. Она так загляделась, что не заметила, как ее товарка-сиделка вошла в комнату.
- Это что ж? Он тебе дал? - сказала толстая добродушная сиделка, нагибаясь над фотографией. - Ужли ж ты это?
- А то кто ж? - улыбаясь, глядя на лицо товарки, проговорила Маслова.
- А это кто ж? Он самый? А это мать ему?
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Скачать полный текст (930 Кб)
Перейти на страницу автора
|