Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Мы (Евгений Замятин)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 


Я слышал свое пунктирное, трясущееся дыхание (мне стыдно сознаться в

этом - так все было неожиданно и непонятно). Минута, две, три - все вниз.

Наконец, мягкий толчок: то, что падало у меня под ногами, - теперь

неподвижно. В темноте я нашарил какую-то ручку, толкнул - открылась дверь

- тусклый свет. Увидел: сзади меня быстро уносилась вверх небольшая

квадратная платформа. Кинулся - но уже было поздно: я был отрезан здесь...

где это "здесь" - не знаю.

Коридор. Тысячепудовая тишина. На круглых сводах - лампочки,

бесконечный, мерцающий, дрожащий пунктир. Походило немного на "трубы" наших

подземных дорог, но только гораздо уже и не из нашего стекла, а из какого-то

другого старинного материала. Мелькнуло - о подземельях, где будто бы

спасались во время Двухсотлетней Войны... Все равно: надо идти.

Шел, полагаю, минут двадцать. Свернул направо, коридор шире, лампочки

ярче. Какой-то смутный гул. Может быть, машины, может быть, голоса - не

знаю, но только я - возле тяжелой непрозрачной двери: гул оттуда.

Постучал, еще раз - громче. За дверью - затихло. Что-то лязгнуло,

дверь медленно, тяжело растворилась.

Я не знаю, кто из нас двоих остолбенел больше - передо мной был мой

лезвиеносый, тончайший доктор.

- Вы? Здесь? - И ножницы его так и захлопнулись. А я - я будто

никогда и не знал ни одного человеческого слова: я молчал, глядел и

совершенно не понимал, что он говорил мне. Должно быть, что мне надо уйти

отсюда; потому что потом он быстро своим плоским бумажным животом оттеснил

меня до конца этой, более светлой части коридора - и толкнул в спину.

- Позвольте... я хотел... я думал, что она, I-330. Но за мной...

- Стойте тут, - отрезал доктор и исчез...

Наконец! Наконец, она рядом, здесь - и не все ли равно, где это

"здесь". Знакомый, шафранно-желтый шелк, улыбка-укус, задернутые шторой

глаза... У меня дрожат губы, руки, колени - а в голове глупейшая мысль:

"Колебания - звук. Дрожь должна звучать. Отчего же не слышно?"

Ее глаза раскрылись мне - настежь, я вошел внутрь...

- Я не мог больше! Где вы были? Отчего... - ни на секунду не отрывая

от нее глаз, я говорил как в бреду - быстро, несвязно - может быть, даже

только думал. - Тень - за мною... Я умер - из шкафа... Потому что этот

ваш... говорит ножницами: у меня душа... Неизлечимая...

- Неизлечимая душа! Бедненький мой! - I рассмеялась - и меня

сбрызнула смехом: весь бред прошел, и всюду сверкают, звенят смешинки и как

- как все хорошо.

Из-за угла снова вывернулся доктор - чудесный, великолепный, тончайший

доктор.

- Ну-с, - остановился он возле нее.

- Ничего, ничего! Я вам потом расскажу. Он случайно... Скажите, что я

вернусь через... минут пятнадцать...

Доктор мелькнул за угол. Она ждала. Глухо стукнула дверь. Тогда I

медленно, медленно, все глубже вонзая мне в сердце острую, сладкую иглу -

прижалась плечом, рукою, вся - и мы пошли вместе с нею, вместе с нею -

двое - одно...

Не помню, где мы свернули в темноту - и в темноте по ступеням вверх,

без конца, молча. Я не видел, но знал: она шла так же, как и я - с

закрытыми глазами, слепая, закинув вверх голову, закусив губы - и слушала

музыку: мою чуть слышную дрожь.

Я очнулся в одном из бесчисленных закоулков во дворе Древнего Дома:

какой-то забор, из земли - голые, каменистые ребра и желтые зубы

развалившихся стен. Она открыла глаза, сказала: "Послезавтра в 16". Ушла.

Было ли все это на самом деле? Не знаю. Узнаю послезавтра. Реальный

след только один: на правой руке - на концах пальцев - содрана кожа. Но

сегодня на "[Интеграле]" Второй Строитель уверял меня, будто он сам видел,

как я случайно тронул этими пальцами шлифовальное кольцо - в этом и все

дело. Что ж, может быть, и так. Очень может быть. Не знаю - ничего не знаю.

Запись 18-я.

Конспект:

ЛОГИЧЕСКИЕ ДЕБРИ. РАНЫ И ПЛАСТЫРЬ. БОЛЬШЕ НИКОГДА.

Вчера лег - и тотчас же канул на сонное дно, как перевернувшийся,

слишком загруженный корабль. Толща глухой колыхающейся зеленой воды. И вот

медленно всплываю со дна вверх и где-то на средине глубины открываю глаза:

моя комната, еще зеленое, застывшее утро. На зеркальной двери шкафа -

осколок солнца - в глаза мне. Это мешает в точности выполнить установленные

Скрижалью часы сна. Лучше бы всего - открыть шкаф. Но я весь - как в

паутине, и паутина на глазах, нет сил встать...

Все-таки встал, открыл - и вдруг за зеркальной дверью, выпутываясь из

платья, вся розовая - I. Я так привык теперь к самому невероятному, что

сколько помню - даже совершенно не удивился, ни о чем не спросил: скорей в

шкаф, захлопнул за собою зеркальную дверь - и задыхаясь, быстро, слепо,

жадно соединился с I. Как сейчас вижу: сквозь дверную щель в темноте -

острый солнечный луч переламывается молнией на полу, на стенке шкафа, выше

- и вот это жестокое, сверкающее лезвие упало на запрокинутую, обнаженную

шею I... и в этом для меня такое что-то страшное, что я не выдержал, крикнул

- и еще раз открыл глаза.

Моя комната. Еще зеленое, застывшее утро. На двери шкафа осколок

солнца. Я - в кровати. Сон, Но еще буйно бьется, вздрагивает, брызжет

сердце, ноет в концах пальцев, в коленях. Это - несомненно было. И я не

знаю теперь: что сон - что явь; иррациональные величины прорастают сквозь

все прочное, привычное, трехмерное, и вместо твердых, шлифованных плоскостей

- кругом что-то корявое, лохматое...

До звонка еще далеко. Я лежу, думаю - и разматывается чрезвычайно

странная, логическая цепь.

Всякому уравнению, всякой формуле в поверхностном мире соответствует

кривая или тело. Для формул иррациональных, для моего \sqrt{-1}, мы не знаем

соответствующих тел, мы никогда не видели их... Но в том-то и ужас, что эти

тела - невидимые - есть, они непременно, неминуемо должны быть: потому что

в математике, как на экране, проходят перед нами их причудливые, колючие

тени - иррациональные формулы; и математика, и смерть - никогда не

ошибаются. И если этих тел мы не видим в нашем мире, на поверхности, для них

есть - неизбежно должен быть - целый огромный мир там, за поверхностью...

Я вскочил, не дожидаясь звонка, и забегал по комнате. Моя математика -

до сих пор единственный прочный и незыблемый остров во всей моей

свихнувшейся жизни - тоже оторвалась, поплыла, закружилась. Что же, значит,

эта нелепая "душа" - так же реальна, как моя юнифа, как мои сапоги - хотя

я их и не вижу сейчас (они за зеркальной дверью шкафа)? И если сапоги не

болезнь - почему же "душа" болезнь?

Я искал и не находил выхода из дикой логической чащи. Это были такие же

неведомые и жуткие дебри, как те - за Зеленой Стеной, - и они так же были

необычайными, непонятными, без слов говорящими существами. Мне чудилось -

сквозь какое-то толстое стекло - я вижу: бесконечно огромное, и

одновременно бесконечно малое, скорпионообразное, со спрятанным и все время

чувствуемым минусом-жалом: \sqrt{-1}... А может быть, это не что иное, как

моя "душа", подобно легендарному скорпиону древних добровольно жалящих себя

всем тем, что...

Звонок. День. Все это, не умирая, не исчезая, - только прикрыто

дневным светом; как видимые предметы, не умирая, - к ночи прикрыты ночной

тьмой. В голове - легкий, зыбкий туман. Сквозь туман - длинные, стеклянные

столы; медленно, молча, в такт жующие шароголовы. Издалека, сквозь туман

потукивает метроном, и под эту привычно-ласкающую музыку я машинально,

вместе со всеми, считаю до пятидесяти: пятьдесят узаконенных жевательных

движений на каждый кусок. И, машинально отбивая такт, опускаюсь вниз,

отмечаю свое имя в книге уходящих - как все. Но чувствую: живу отдельно от

всех, один, огороженный мягкой, заглушающей звуки, стеной, и за этой стеной

- иной мир...

Но вот что: если этот мир - только мой, зачем же он в этих записях?

Зачем здесь эти нелепые "сны", шкафы, бесконечные коридоры? Я с прискорбием

вижу, что вместо стройной и строго математической поэмы в честь Единого

Государства - у меня выходит какой-то фантастический авантюрный роман. Ах,

если бы и в самом деле это был только роман, а не теперешняя моя,

исполненная иксов, \sqrt{-1} и падений, жизнь.

Впрочем, может быть, все к лучшему. Вероятнее всего, вы, неведомые мои

читатели, - дети по сравнению с нами (ведь мы взращены Единым Государством

- следовательно, достигли высочайших, возможных для человека вершин). И как

дети - только тогда вы без крика проглотите все горькое, что я вам дам,

когда это будет тщательно обложено густым приключенческим сиропом...

Вечером:

Знакомо ли вам это чувство: когда на аэро мчишься ввысь по синей

спирали, окно открыто, в лицо свистит вихрь - земли нет, о земле забываешь,

земля так же далеко от вас, как Сатурн, Юпитер, Венера? Так я живу теперь, в

лицо - вихрь, и я забыл о земле, я забыл о милой, розовой О. Но все же

земля существует; раньше или позже - надо спланировать на нее, и я только

закрываю глаза перед тем днем, где на моей Сексуальной Табели стоит ее имя

- имя О-90...

Сегодня вечером далекая земля напомнила о себе. Чтобы выполнить

предписание доктора (я искренне, искренне хочу выздороветь), я целых два

часа бродил по стеклянным, прямолинейным пустыням проспектов. Все, согласно

Скрижали, были в аудиториумах, и только я один... Это было, в сущности,

противоестественное зрелище: вообразите себе человеческий палец, отрезанный

от целого, от руки - отдельный человеческий палец, сутуло согнувшись,

припрыгивая, бежит по стеклянному тротуару. Этот палец - я.

И страннее, противоестественнее всего, что пальцу вовсе не хочется быть


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 

Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.