Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Мы (Евгений Замятин)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 


упиваться ямкой от вашей головы на белой подушке...

Вот приблизительно то, что пережил я, когда сегодня утром прочитал

Государственную Газету. Был страшный сон, и он кончился. А я, малодушный, я,

неверующий, - я думал уже о своевольной смерти. Мне стыдно сейчас читать

последние, написанные вчера, строки. Но все равно: пусть, пусть они

останутся, как память о том невероятном, что могло быть - и чего уже не

будет... да, не будет!..

На первой странице Государственной Газеты сияло:

"Радуйтесь,

Ибо отныне вы - совершенны! До сего дня ваши же детища, механизмы -

были совершеннее вас.

Чем?

Каждая искра динамо - искра чистейшего разума; каждый ход поршня -

непорочный силлогизм. Но разве не тот же безошибочный разум и в вас?

Философия у кранов, прессов и насосов - законченна и ясна, как циркульный

круг. Но разве ваша философия менее циркульна?

Красота механизма - в неуклонном и точном, как маятник, ритме. Но

разве вы, с детства вскормленные системой Тэйлора, - не стали

маятниково-точны?

И только одно:

У механизмов нет фантазии.

Вы видели когда-нибудь, чтобы во время работы на физиономии у насосного

цилиндра - расплывалась далекая, бессмысленно-мечтательная улыбка? Вы

слышали когда-нибудь, чтобы краны по ночам, в часы, назначенные для отдыха,

беспокойно ворочались и вздыхали?

Нет!

А у вас - краснейте! - Хранители все чаще видят эти улыбки и вздохи.

И - прячьте глаза - историки Единого Государства просят отставки, чтобы не

записывать постыдных событий.

Но это не ваша вина - вы больны. Имя этой болезни:

фантазия.

Это - червь, который выгрызает черные морщины на лбу. Это -

лихорадка, которая гонит вас бежать все дальше - хотя бы это "дальше"

начиналось там, где кончается счастье. Это - последняя баррикада на пути к

счастью.

И радуйтесь: она уже взорвана.

Путь свободен.

Последнее открытие Государственной Науки: центр фантазии - жалкий

мозговой узелок в области Варолиева моста. Трехкратное прижигание этого

узелка Х-лучами - и вы излечены от фантазии - навсегда.

Вы - совершенны, вы - машиноравны, путь к стопроцентному счастью -

свободен. Спешите же все - стар и млад - спешите подвергнуться Великой

Операции. Спешите в аудиториумы, где производится Великая Операция. Да

здравствует Великая Операция. Да здравствует Единое Государство, да

здравствует Благодетель!"

...Вы - если бы вы читали все это не в моих записях, похожих на

какой-то древний, причудливый роман, - если бы у вас в руках, как у меня,

дрожал вот этот еще пахнущий краской газетный лист - если бы вы знали, как

я, что все это самая настоящая реальность, не сегодняшняя, так завтрашняя,

- разве не чувствовали бы вы то же самое, что я? Разве - как у меня сейчас

- не кружилась бы у вас голова? Разве - по спине и рукам - не бежали бы у

вас эти жуткие, сладкие ледяные иголочки? Разве не казалось бы вам, что вы

- гигант, Атлас - и если распрямиться, то непременно стукнетесь головой о

стеклянный потолок?

Я схватил телефонную трубку:

- I-330... Да, да: 330, - и потом, захлебываясь, крикнул: - Вы дома,

да? Вы читали - вы читаете? Ведь это же, это же... Это изумительно!

- Да... - долгое, темное молчание. Трубка чуть слышно жужжала, думала

что-то... - Мне непременно надо вас увидеть сегодня. Да, у меня после

шестнадцати. Непременно.

Милая! Какая-какая милая! "Непременно"... Я чувствовал: улыбаюсь - и

никак не могу остановиться, и так вот понесу по улице эту улыбку - как

фонарь, высоко над головой...

Там, снаружи, на меня налетел ветер. Крутил, свистел, сек. Но мне

только еще веселее. Вопи, вой - все равно: теперь тебе уже не свалить стен.

И над головой рушатся чугунно-летучие тучи - пусть: вам не затемнить солнца

- мы навеки приковали его цепью к зениту - мы, Иисусы Навины.

На углу - плотная кучка Иисус-Навинов стояла, влипши лбами в стекло

стены. Внутри на ослепительно белом столе уже лежал один. Виднелись из-под

белого развернутые желтым углом босые подошвы, белые медики - нагнулись к

изголовью, белая рука - протянула руке наполненный чем-то шприц.

- А вы - что ж не идете, - спросил я - никого, или, вернее, всех.

- А вы, - обернулся ко мне чей-то шар.

- Я - потом. Мне надо еще сначала...

Я, несколько смущенный, отошел. Мне действительно сначала надо было

увидеть ее, I. Но почему "сначала" - я не мог ответить себе...

Эллинг. Голубовато-ледяной, посверкивал, искрился "[Интеграл]". В

машинном гудела динамо - ласково, одно и то же какое-то слово повторяя без

конца - как будто мое знакомое слово. Я нагнулся, погладил длинную холодную

трубу двигателя. Милая... какая - какая милая. Завтра ты - оживешь, завтра

- первый раз в жизни содрогнешься от огненных жгучих брызг в твоем чреве...

Какими глазами я смотрел бы на это могучее стеклянное чудовище, если бы

все оставалось как вчера? Если бы я знал, что завтра в 12 - я предам его...

да, предам...

Осторожно - за локоть сзади. Обернулся; тарелочное, плоское лицо

Второго Строителя.

- Вы уже знаете, - сказал он.

- Что? Операция? Да, не правда ли? Как - все, все - сразу...

- Да нет, не то: пробный полет отменили, до послезавтра. Все из-за

Операции этой... Зря гнали, старались...

"Все из-за Операции"... Смешной, ограниченный человек. Ничего не видит

дальше своей тарелки. Если бы он знал, что не будь Операции - завтра в 12

он сидел бы под замком в стеклянной клетке, метался бы там и лез на стену...

У меня в комнате, в 15.30. Я вошел - и увидел Ю. Она сидела за моим

столом - костяная, прямая, твердая, - утвердив на руке правую щеку. Должно

быть, ждала уже давно: потому что когда вскочила навстречу мне - на щеке у

ней так и остались пять ямок от пальцев.

Одну секунду во мне - то самое несчастное утро, и вот здесь же, возле

стола - она рядом с I, разъяренная... Но только секунду - и сейчас же

смыто сегодняшним солнцем. Так бывает, если в яркий день вы, входя в

комнату, по рассеянности повернули выключатель - лампочка загорелась, но

как будто ее и нет - такая смешная, бедная, ненужная...

Я, не задумываясь, протянул ей руку, я простил все - она схватила мои

обе, крепко, колюче стиснула их и, взволнованно вздрагивая свисающими, как

древние украшения, щеками, - сказала:

- Я ждала... я только на минуту... я только хотела сказать: как я

счастлива, как я рада за вас! Вы понимаете: завтра-послезавтра - вы

совершенно здоровы, вы заново - родились...

Я увидел на столе листок - последние две страницы вчерашней моей

записи: как оставил их там с вечера - так и лежали. Если бы она видела, что

я писал там... Впрочем, все равно: теперь это - только история, теперь это

- до смешного далекое, как сквозь перевернутый бинокль...

- Да, - сказал я, - и знаете: вот я сейчас шел по проспекту, и

впереди меня человек, и от него - тень на мостовой. И понимаете: тень -

светится. И мне кажется - ну вот я уверен - завтра совсем не будет теней,

ни от одного человека, ни от одной вещи, солнце - сквозь все...

Она - нежно и строго:

- Вы - фантазер! Детям у меня в школе - я бы не позволила говорить

так...

И что-то о детях, и как она их всех сразу, гуртом, повела на Операцию,

и как их там пришлось связать, и о том, что "любить - нужно беспощадно, да,

беспощадно", и что она, кажется, наконец решится...

Оправила между колен серо-голубую ткань, молча, быстро - обклеила

всего меня улыбкой, ушла.

И - к счастью, солнце сегодня еще не остановилось, солнце бежало, и

вот уже 16, я стучу в дверь - сердце стучит...

- Войдите!

На пол - возле ее кресла, обняв ее ноги, закинув голову вверх,

смотреть в глаза - поочередно, в один и в другой - и в каждом видеть себя

- в чудесном плену...

А там, за стеною, буря, там - тучи все чугуннее: пусть! В голове -

тесно, буйные - через край - слова, и я вслух вместе с солнцем лечу

куда-то... нет, [теперь] мы уже знаем, куда - и за мною планеты - планеты,

брызжущие пламенем и населенные огненными, поющими цветами - и планеты

немые, синие, где разумные камни объединены в организованные общества -

планеты, достигшие, как наша земля, вершины абсолютного, стопроцентного

счастья...

И вдруг - сверху:

- А ты не думаешь, что вершина - это именно объединенные в

организованное общество камни?

И все острее, все темнее треугольник:

- А счастье... Что же? Ведь желания - мучительны, не так ли? И ясно:

счастье - когда нет уже никаких желаний, нет ни одного... Какая ошибка,

какой нелепый предрассудок, что мы до сих пор перед счастьем - ставили знак

плюс, перед абсолютным счастьем - конечно, минус - божественный минус.

Я - помню - растерянно пробормотал:

- Абсолютный минус - 273o...

- Минус 273 - именно. Немного прохладно, но разве это-то самое и не

доказывает, что мы - на вершине.

Как тогда, давно - она говорила как-то за меня, мною - развертывала

до конца мои мысли. Но было в этом что-то такое жуткое - я не мог - и с

усилием вытащил из себя "нет".

- Нет, - сказал я. - Ты... ты шутишь...

Она засмеялась, громко - слишком громко. Быстро, в секунду, досмеялась

до какого-то края - оступилась - вниз... Пауза.

Встала. Положила мне руки на плечи. Долго, медленно смотрела. Потом

притянула к себе - и ничего нет; только ее острые, горячие губы.

- Прощай!

Это - издалека, сверху, и дошло до меня нескоро - может быть, через

минуту, через две.

- Как так "прощай"?

- Ты же болен, ты из-за меня совершал преступления, - разве тебе не

было мучительно? А теперь Операция - и ты излечишься от меня. И это -

прощай.


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 

Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.