Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Мы (Евгений Замятин)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 


наковальне под бухающим молотом. Молот молча навис, и ждать - это еще...

страш...

Вдруг:

- Вам сколько лет?

- Тридцать два.

- А вы ровно вдвое - шестнадцатилетне наивны! Слушайте: неужели вам в

самом деле ни разу не пришло в голову, что ведь им - мы еще не знаем их

имен, но уверен, от вас узнаем, - что им вы нужны были только как Строитель

"[Интеграла]" - только для того, чтобы через вас...

- Не надо! Не надо, - крикнул я.

...Так же, как заслониться руками и крикнуть это пуле: вы еще слышите

свое смешное "не надо", а пуля - уже прожгла, уже вы корчитесь на полу.

Да, да: Строитель "[Интеграла]"... Да, да... и тотчас же: разъяренное,

со вздрагивающими кирпично-красными жабрами лицо Ю - в то утро, когда они

обе вместе у меня в комнате...

Помню очень ясно: я засмеялся - поднял глаза. Передо мною сидел лысый,

сократовски-лысый человек, и на лысине - мелкие капельки пота.

Как все просто. Как все величественно-банально и до смешного просто.

Смех душил меня, вырывался клубами. Я заткнул рот ладонью и опрометью

кинулся вон.

Ступени, ветер, мокрые, прыгающие осколки огней, лиц, и на бегу: "Нет!

Увидеть ее! Только еще раз увидеть ее!"

Тут - снова пустая, белая страница. Помню только: ноги. Не люди, а

именно - ноги: нестройно топающие, откуда-то сверху падающие на мостовую

сотни ног, тяжелый дождь ног. И какая-то веселая, озорная песня, и крик -

должно быть мне: "Эй! Эй! Сюда, к нам!"

Потом - пустынная площадь, доверху набитая тугим ветром. Посредине -

тусклая, грузная, грозная громада: Машина Благодетеля. И от нее - во мне

такое, как будто неожиданное, эхо: ярко-белая подушка; на подушке закинутая

назад с полузакрытыми глазами голова: острая, сладкая полоска зубов... И все

это как-то нелепо, ужасно связано с Машиной - я знаю как, но я еще не хочу

увидеть, назвать вслух - не хочу, не надо.

Я закрыл глаза, сел на ступенях, идущих наверх, к Машине. Должно быть

шел дождь: лицо у меня мокрое. Где-то далеко, глухо - крики. Но никто не

слышит, никто не слышит, как я кричу: спасите же меня от этого - спасите!

Если бы у меня была мать - как у древних: моя - вот именно - мать. И

чтобы для нее - я не строитель "[Интеграла]", и не нумер Д-503, и не

молекула Единого Государства, а простой человеческий кусок - кусок ее же

самой - истоптанный, раздавленный, выброшенный... И пусть я прибиваю или

меня прибивают - может быть это одинаково - чтобы она услышала то, чего

никто не слышит, чтобы ее старушечьи, заросшие морщинами губы -

Запись 37-я.

Конспект:

ИНФУЗОРИЯ. СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ. ЕЕ КОМНАТА.

Утром в столовой - сосед слева испуганно шепнул мне:

- Да ешьте же! На вас смотрят!

Я - изо всех сил - улыбнулся. И почувствовал это - как какую-то

трещину на лице: улыбаюсь - края трещины разлетаются все шире - и мне от

этого все больнее...

Дальше - так: едва я успел взять кубик на вилку, как тотчас же вилка

вздрогнула у меня в руке и звякнула о тарелку - и вздрогнули, зазвенели

столы, стены, посуда, воздух, и снаружи - какой-то огромный, до неба,

железный круглый гул - через головы, через дома - и далеко замер чуть

заметными, мелкими, как на воде, кругами.

Я увидел во мгновение слинявшие, выцветшие лица, застопоренные на

полном ходу рты, замершие в воздухе вилки.

Потом все спуталось, сошло с вековых рельс, все вскочили с мест (не

пропев гимна) - кое-как, не в такт, дожевывая, давясь, хватались друг за

друга: "Что? Что случилось? Что?" И - беспорядочные осколки некогда

стройной великой Машины - все посыпались вниз, к лифтам - по лестнице -

ступени - топот - обрывки слов - как клочья разорванного и взвихренного

ветром письма...

Так же сыпались изо всех соседних домов, и через минуту проспект - как

капля воды под микроскопом: запертые в стеклянно-прозрачной капле инфузории

растерянно мечутся вбок, вверх, вниз.

- Ага, - чей-то торжествующий голос - передо мною затылок и

нацеленный в небо палец - очень отчетливо помню желто-розовый ноготь и

внизу ногтя - белый, как вылезающий из-за горизонта, полумесяц. И это как

компас: сотни глаз, следуя за этим пальцем, повернулись к небу.

Там, спасаясь от какой-то невидимой погони, мчались, давили,

перепрыгивали друг через друга тучи - и окрашенные тучами темные аэро

Хранителей с свисающими черными хоботами труб - и еще дальше - там, на

западе, что-то похожее - -

Сперва никто не понимал, что это - не понимал даже и я, кому (к

несчастью) было открыто больше, чем всем другим. Это было похоже на огромный

рой черных аэро: где-то в невероятной высоте - еле заметные быстрые точки.

Все ближе; сверху хриплые, гортанные капли - наконец, над головами у нас

птицы. Острыми, черными, пронзительными, падающими треугольниками заполнили

небо, бурей сбивало их вниз, они садились на купола, на крыши, на столбы, на

балконы.

- Ага-а, - торжествующий затылок повернулся - я увидел того,

исподлобного. Но в нем теперь осталось от прежнего только одно какое-то

заглавие, он как-то весь вылез из этого вечного своего подлобья, и на лице у

него - около глаз, около губ - пучками волос росли лучи, он улыбался.

- Вы понимаете, - сквозь свист ветра, крыльев, карканье, - крикнул

он мне. - Вы понимаете: Стену - Стену взорвали! По-ни-ма-ете?

Мимоходом, где-то на заднем плане, мелькающие фигуры - головы вытянуты

- бегут скорее внутрь, в дома. Посредине мостовой - быстрая и все-таки

будто медленная (от тяжести) лавина оперированных, шагающих туда - на

запад.

...Волосатые пучки лучей около губ, глаз. Я схватил его за руку:

- Слушайте: где она - где I? Там, за Стеной - или... Мне нужно -

слышите? Сейчас же, я не могу...

- Здесь, - крикнул он мне пьяно, весело - крепкие, желтые зубы... -

Здесь она, в городе, действует. Ого - мы действуем!

Кто - мы? Кто - я?

Около него - было с полсотни таких же, как он - вылезших из своих

темных подлобий, громких, веселых, крепкозубых. Глотая раскрытыми ртами

бурю, помахивая такими на вид смирными и нестрашными электрокуторами (где

они их достали?), - они двинулись туда же, на запад, за оперированными, но

в обход - параллельным, 48-м проспектом...

Я спотыкался о тугие, свитые из ветра канаты и бежал к ней. Зачем? Не

знаю. Я спотыкался, пустые улицы, чужой, дикий город, неумолчный,

торжествующий птичий гам, светопреставление. Сквозь стекло стен - в

нескольких домах я видел (врезалось): женские и мужские нумера бесстыдно

совокуплялись - даже не спустивши штор, без всяких талонов, среди бела

дня...

Дом - ее дом. Открытая настежь, растерянная дверь. Внизу, за

контрольным столиком - пусто. Лифт застрял посередине шахты. Задыхаясь, я

побежал наверх по бесконечной лестнице. Коридор. Быстро - как колесные

спицы - цифры на дверях: 320, 326, 330... I-330, да!

И сквозь стеклянную дверь: все в комнате рассыпано, перевернуто,

скомкано. Впопыхах опрокинутый стул - ничком, всеми четырьмя ногами вверх

- как издохшая скотина. Кровать - как-то нелепо, наискось отодвинутая от

стены. На полу - осыпавшиеся, затоптанные лепестки розовых талонов.

Я нагнулся, поднял один, другой, третий: на всех было Д-503 - на всех

был я - капля меня, расплавленного, переплеснувшего через край. И это все,

что осталось...

Почему-то нельзя было, чтобы они так вот, на полу, и чтобы по ним

ходили. Я захватил еще горсть, положил на стол, разгладил осторожно,

взглянул - и... засмеялся.

Раньше я этого не знал - теперь знаю, и вы это знаете: смех бывает

разного цвета. Это - только далекое эхо взрыва внутри вас: может быть -

это праздничные, красные, синие, золотые ракеты, может быть - взлетели

вверх клочья человеческого тела...

На талонах мелькнуло совершенно незнакомое мне имя. Цифр я не запомнил

- только букву: Ф. Я смахнул все талоны со стола на пол, наступил на них -

на себя каблуком - вот так, так - и вышел...

Сидел в коридоре на подоконнике против двери - все чего-то ждал, тупо,

долго. Слева зашлепали шаги. Старик: лицо - как проколотый, пустой, осевший

складками пузырь - и из прокола еще сочится что-то прозрачное, медленно

стекает вниз. Медленно, смутно понял: слезы. И только когда старик был уже

далеко - я спохватился и окликнул его:

- Послушайте - послушайте, вы не знаете: нумер I-330..

Старик обернулся, отчаянно махнул рукой и заковылял дальше...

В сумерках я вернулся к себе, домой. На западе небо каждую секунду

стискивалось бледно-синей судорогой - и оттуда глухой, закутанный гул.

Крыши усыпаны черными потухшими головешками: птицы. Я лег на кровать - и

тотчас же зверем навалился, придушил меня сон...

Запись 38-я.

Конспект:

(НЕ ЗНАЮ, КАКОЙ. МОЖЕТ БЫТЬ, ВЕСЬ КОНСПЕКТ - ОДНО: БРОШЕННАЯ

ПАПИРОСКА.)

Очнулся - яркий свет, глядеть больно. Зажмурил глаза. В голове -

какой-то едучий синий дымок, все в тумане, И сквозь туман:

"Но ведь я не зажигал свет - как же..."

Я вскочил - за столом, подперев рукою подбородок, с усмешкой глядела

на меня I...

За тем же самым столом я пишу сейчас. Уже позади эти десять -

пятнадцать минут, жестоко скрученных в самую тугую пружину. А мне кажется,

что вот только сейчас закрылась за ней дверь, и еще можно догнать ее,

схватить за руки - и, может быть, она засмеется и скажет...

I сидела за столом. Я кинулся к ней.

- Ты, ты! Я был - я видел твою комнату - я думал, ты - -

Но на полдороге наткнулся на острые, неподвижные копья ресниц,

остановился. Вспомнил: так же она взглянула на меня тогда, на "[Интеграле]".

И вот надо сейчас же все, в одну секунду, суметь сказать ей - так, чтобы

поверила - иначе уж никогда...


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 

Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.