|
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
наковальне под бухающим молотом. Молот молча навис, и ждать - это еще...
страш...
Вдруг:
- Вам сколько лет?
- Тридцать два.
- А вы ровно вдвое - шестнадцатилетне наивны! Слушайте: неужели вам в
самом деле ни разу не пришло в голову, что ведь им - мы еще не знаем их
имен, но уверен, от вас узнаем, - что им вы нужны были только как Строитель
"[Интеграла]" - только для того, чтобы через вас...
- Не надо! Не надо, - крикнул я.
...Так же, как заслониться руками и крикнуть это пуле: вы еще слышите
свое смешное "не надо", а пуля - уже прожгла, уже вы корчитесь на полу.
Да, да: Строитель "[Интеграла]"... Да, да... и тотчас же: разъяренное,
со вздрагивающими кирпично-красными жабрами лицо Ю - в то утро, когда они
обе вместе у меня в комнате...
Помню очень ясно: я засмеялся - поднял глаза. Передо мною сидел лысый,
сократовски-лысый человек, и на лысине - мелкие капельки пота.
Как все просто. Как все величественно-банально и до смешного просто.
Смех душил меня, вырывался клубами. Я заткнул рот ладонью и опрометью
кинулся вон.
Ступени, ветер, мокрые, прыгающие осколки огней, лиц, и на бегу: "Нет!
Увидеть ее! Только еще раз увидеть ее!"
Тут - снова пустая, белая страница. Помню только: ноги. Не люди, а
именно - ноги: нестройно топающие, откуда-то сверху падающие на мостовую
сотни ног, тяжелый дождь ног. И какая-то веселая, озорная песня, и крик -
должно быть мне: "Эй! Эй! Сюда, к нам!"
Потом - пустынная площадь, доверху набитая тугим ветром. Посредине -
тусклая, грузная, грозная громада: Машина Благодетеля. И от нее - во мне
такое, как будто неожиданное, эхо: ярко-белая подушка; на подушке закинутая
назад с полузакрытыми глазами голова: острая, сладкая полоска зубов... И все
это как-то нелепо, ужасно связано с Машиной - я знаю как, но я еще не хочу
увидеть, назвать вслух - не хочу, не надо.
Я закрыл глаза, сел на ступенях, идущих наверх, к Машине. Должно быть
шел дождь: лицо у меня мокрое. Где-то далеко, глухо - крики. Но никто не
слышит, никто не слышит, как я кричу: спасите же меня от этого - спасите!
Если бы у меня была мать - как у древних: моя - вот именно - мать. И
чтобы для нее - я не строитель "[Интеграла]", и не нумер Д-503, и не
молекула Единого Государства, а простой человеческий кусок - кусок ее же
самой - истоптанный, раздавленный, выброшенный... И пусть я прибиваю или
меня прибивают - может быть это одинаково - чтобы она услышала то, чего
никто не слышит, чтобы ее старушечьи, заросшие морщинами губы -
Запись 37-я.
Конспект:
ИНФУЗОРИЯ. СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ. ЕЕ КОМНАТА.
Утром в столовой - сосед слева испуганно шепнул мне:
- Да ешьте же! На вас смотрят!
Я - изо всех сил - улыбнулся. И почувствовал это - как какую-то
трещину на лице: улыбаюсь - края трещины разлетаются все шире - и мне от
этого все больнее...
Дальше - так: едва я успел взять кубик на вилку, как тотчас же вилка
вздрогнула у меня в руке и звякнула о тарелку - и вздрогнули, зазвенели
столы, стены, посуда, воздух, и снаружи - какой-то огромный, до неба,
железный круглый гул - через головы, через дома - и далеко замер чуть
заметными, мелкими, как на воде, кругами.
Я увидел во мгновение слинявшие, выцветшие лица, застопоренные на
полном ходу рты, замершие в воздухе вилки.
Потом все спуталось, сошло с вековых рельс, все вскочили с мест (не
пропев гимна) - кое-как, не в такт, дожевывая, давясь, хватались друг за
друга: "Что? Что случилось? Что?" И - беспорядочные осколки некогда
стройной великой Машины - все посыпались вниз, к лифтам - по лестнице -
ступени - топот - обрывки слов - как клочья разорванного и взвихренного
ветром письма...
Так же сыпались изо всех соседних домов, и через минуту проспект - как
капля воды под микроскопом: запертые в стеклянно-прозрачной капле инфузории
растерянно мечутся вбок, вверх, вниз.
- Ага, - чей-то торжествующий голос - передо мною затылок и
нацеленный в небо палец - очень отчетливо помню желто-розовый ноготь и
внизу ногтя - белый, как вылезающий из-за горизонта, полумесяц. И это как
компас: сотни глаз, следуя за этим пальцем, повернулись к небу.
Там, спасаясь от какой-то невидимой погони, мчались, давили,
перепрыгивали друг через друга тучи - и окрашенные тучами темные аэро
Хранителей с свисающими черными хоботами труб - и еще дальше - там, на
западе, что-то похожее - -
Сперва никто не понимал, что это - не понимал даже и я, кому (к
несчастью) было открыто больше, чем всем другим. Это было похоже на огромный
рой черных аэро: где-то в невероятной высоте - еле заметные быстрые точки.
Все ближе; сверху хриплые, гортанные капли - наконец, над головами у нас
птицы. Острыми, черными, пронзительными, падающими треугольниками заполнили
небо, бурей сбивало их вниз, они садились на купола, на крыши, на столбы, на
балконы.
- Ага-а, - торжествующий затылок повернулся - я увидел того,
исподлобного. Но в нем теперь осталось от прежнего только одно какое-то
заглавие, он как-то весь вылез из этого вечного своего подлобья, и на лице у
него - около глаз, около губ - пучками волос росли лучи, он улыбался.
- Вы понимаете, - сквозь свист ветра, крыльев, карканье, - крикнул
он мне. - Вы понимаете: Стену - Стену взорвали! По-ни-ма-ете?
Мимоходом, где-то на заднем плане, мелькающие фигуры - головы вытянуты
- бегут скорее внутрь, в дома. Посредине мостовой - быстрая и все-таки
будто медленная (от тяжести) лавина оперированных, шагающих туда - на
запад.
...Волосатые пучки лучей около губ, глаз. Я схватил его за руку:
- Слушайте: где она - где I? Там, за Стеной - или... Мне нужно -
слышите? Сейчас же, я не могу...
- Здесь, - крикнул он мне пьяно, весело - крепкие, желтые зубы... -
Здесь она, в городе, действует. Ого - мы действуем!
Кто - мы? Кто - я?
Около него - было с полсотни таких же, как он - вылезших из своих
темных подлобий, громких, веселых, крепкозубых. Глотая раскрытыми ртами
бурю, помахивая такими на вид смирными и нестрашными электрокуторами (где
они их достали?), - они двинулись туда же, на запад, за оперированными, но
в обход - параллельным, 48-м проспектом...
Я спотыкался о тугие, свитые из ветра канаты и бежал к ней. Зачем? Не
знаю. Я спотыкался, пустые улицы, чужой, дикий город, неумолчный,
торжествующий птичий гам, светопреставление. Сквозь стекло стен - в
нескольких домах я видел (врезалось): женские и мужские нумера бесстыдно
совокуплялись - даже не спустивши штор, без всяких талонов, среди бела
дня...
Дом - ее дом. Открытая настежь, растерянная дверь. Внизу, за
контрольным столиком - пусто. Лифт застрял посередине шахты. Задыхаясь, я
побежал наверх по бесконечной лестнице. Коридор. Быстро - как колесные
спицы - цифры на дверях: 320, 326, 330... I-330, да!
И сквозь стеклянную дверь: все в комнате рассыпано, перевернуто,
скомкано. Впопыхах опрокинутый стул - ничком, всеми четырьмя ногами вверх
- как издохшая скотина. Кровать - как-то нелепо, наискось отодвинутая от
стены. На полу - осыпавшиеся, затоптанные лепестки розовых талонов.
Я нагнулся, поднял один, другой, третий: на всех было Д-503 - на всех
был я - капля меня, расплавленного, переплеснувшего через край. И это все,
что осталось...
Почему-то нельзя было, чтобы они так вот, на полу, и чтобы по ним
ходили. Я захватил еще горсть, положил на стол, разгладил осторожно,
взглянул - и... засмеялся.
Раньше я этого не знал - теперь знаю, и вы это знаете: смех бывает
разного цвета. Это - только далекое эхо взрыва внутри вас: может быть -
это праздничные, красные, синие, золотые ракеты, может быть - взлетели
вверх клочья человеческого тела...
На талонах мелькнуло совершенно незнакомое мне имя. Цифр я не запомнил
- только букву: Ф. Я смахнул все талоны со стола на пол, наступил на них -
на себя каблуком - вот так, так - и вышел...
Сидел в коридоре на подоконнике против двери - все чего-то ждал, тупо,
долго. Слева зашлепали шаги. Старик: лицо - как проколотый, пустой, осевший
складками пузырь - и из прокола еще сочится что-то прозрачное, медленно
стекает вниз. Медленно, смутно понял: слезы. И только когда старик был уже
далеко - я спохватился и окликнул его:
- Послушайте - послушайте, вы не знаете: нумер I-330..
Старик обернулся, отчаянно махнул рукой и заковылял дальше...
В сумерках я вернулся к себе, домой. На западе небо каждую секунду
стискивалось бледно-синей судорогой - и оттуда глухой, закутанный гул.
Крыши усыпаны черными потухшими головешками: птицы. Я лег на кровать - и
тотчас же зверем навалился, придушил меня сон...
Запись 38-я.
Конспект:
(НЕ ЗНАЮ, КАКОЙ. МОЖЕТ БЫТЬ, ВЕСЬ КОНСПЕКТ - ОДНО: БРОШЕННАЯ
ПАПИРОСКА.)
Очнулся - яркий свет, глядеть больно. Зажмурил глаза. В голове -
какой-то едучий синий дымок, все в тумане, И сквозь туман:
"Но ведь я не зажигал свет - как же..."
Я вскочил - за столом, подперев рукою подбородок, с усмешкой глядела
на меня I...
За тем же самым столом я пишу сейчас. Уже позади эти десять -
пятнадцать минут, жестоко скрученных в самую тугую пружину. А мне кажется,
что вот только сейчас закрылась за ней дверь, и еще можно догнать ее,
схватить за руки - и, может быть, она засмеется и скажет...
I сидела за столом. Я кинулся к ней.
- Ты, ты! Я был - я видел твою комнату - я думал, ты - -
Но на полдороге наткнулся на острые, неподвижные копья ресниц,
остановился. Вспомнил: так же она взглянула на меня тогда, на "[Интеграле]".
И вот надо сейчас же все, в одну секунду, суметь сказать ей - так, чтобы
поверила - иначе уж никогда...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора
|