Главная / Стихи / Проза / Биографии

Поиск:
 

Классикару

Мы (Евгений Замятин)


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 


сквозь землю ростки - чтобы скорее выбросить ветки, листья, скорее цвести.

Несколько секунд она молчала, сине сияла мне в лицо.

- Я видела вас - тогда, в День Единогласия.

- Я тоже вас видел... - И сейчас же мне вспомнилось, как она стояла

внизу, в узком проходе, прижавшись к стене и закрыв живот руками.

Я невольно посмотрел на ее круглый под юнифой живот.

Она, очевидно, заметила - вся стала кругло-розовая, и розовая улыбка.

- Я так счастлива - так счастлива... Я полна - понимаете: вровень с

краями. И вот - хожу и ничего не слышу, что кругом, а все слушаю внутри, в

себе...

Я молчал. На лице у меня - что-то постороннее, оно мешало - и я никак

не мог от этого освободиться. И вдруг неожиданно, еще синее, сияя, она

схватила мою руку - и у себя на руке я почувствовал ее губы... Это -

первый раз в моей жизни. Это была какая-то неведомая мне до сих пор древняя

ласка, и от нее - такой стыд и боль, что я (пожалуй, даже грубо) выдернул

руку.

- Слушайте - вы с ума сошли! И не столько это - вообще вы... Чему вы

радуетесь? Неужели вы можете забыть о том, что вас ждет? Не сейчас - так

все равно через месяц, через два месяца...

Она - потухла; все круги - сразу прогнулись, покоробились. А у меня в

сердце - неприятная, даже болезненная компрессия, связанная с ощущением

жалости (сердце - не что иное, как идеальный насос; компрессия, сжатие -

засасывание насосом жидкости - есть технический абсурд; отсюда ясно: на

сколько в сущности абсурдны, противоестественны, болезненны все "любви",

"жалости" и все прочее, вызывающее такую компрессию).

Тишина. Мутно-зеленое стекло Стены - слева. Темно-красная громада -

впереди. И эти два цвета, слагаясь, дали во мне в виде равнодействующей -

как мне кажется, блестящую идею.

- Стойте! Я знаю, как спасти вас. Я избавлю вас от этого: увидать

своего ребенка - и затем умереть. Вы сможете выкормить его - понимаете -

вы будете следить, как он у вас на руках будет расти, круглеть, наливаться,

как плод...

Она вся так и затряслась, так и вцепилась в меня.

- Вы помните ту женщину... ну, тогда, давно, на прогулке. Так вот: она

сейчас здесь, в Древнем Доме. Идемте к ней, и ручаюсь: я все устрою немедля.

Я уже видел, как мы вдвоем с I ведем ее коридорами - вот она уже там,

среди цветов, трав, листьев... Но она отступила от меня назад, рожки

розового ее полумесяца дрожали и изгибались вниз.

- Это - та самая, - сказала она.

- То есть... - Я почему-то смутился. - Ну да: та самая.

- И вы хотите, чтобы я пошла к ней - чтобы я просила ее - чтобы я...

Не смейте больше никогда мне об этом!

Согнувшись, она быстро пошла от меня. Будто еще что-то вспомнила -

обернулась и крикнула:

- И умру - да, пусть! И вам никакого дела - не все ли вам равно?

Тишина. Падают сверху, с ужасающей быстротой растут на глазах - куски

синих башен и стен, но им еще часы - может быть дни - лететь сквозь

бесконечность; медленно плывут невидимые нити, оседают на лицо - и никак их

не стряхнуть, никак не отделаться от них.

Я медленно иду к Древнему Дому. В сердце - абсурдная, мучительная

компрессия...

Запись 30-я.

Конспект:

ПОСЛЕДНЕЕ ЧИСЛО. ОШИБКА ГАЛИЛЕЯ. НЕ ЛУЧШЕ ЛИ?

Вот мой разговор с I - там, вчера, в Древнем Доме, среди заглушающего

логический ход мыслей пестрого шума - красные, зеленые, бронзово-желтые,

белые, оранжевые цвета... И все время - под застывшей на мраморе улыбкой

курносого древнего поэта.

Я воспроизвожу этот разговор буква в букву - потому что он, как мне

кажется, будет иметь огромное, решающее значение для судьбы Единого

Государства - и больше: Вселенной. И затем - здесь вы, неведомые мои

читатели, быть может, найдете некоторое оправдание мне...

I сразу, без всякой подготовки, обрушила на меня все:

- Я знаю, послезавтра у вас - первый, пробный полет "[Интеграла]". В

этот день - мы захватим его в свои руки.

- Как? Послезавтра?

- Да. Сядь, не волнуйся. Мы не может терять ни минуты. Среди сотен,

наудачу взятых вчера Хранителями, - попало двенадцать Мефи. И упустить

два-три дня - они погибнут.

Я молчал.

- Чтобы наблюдать за ходом испытания - к вам должны прислать

электротехников, механиков, врачей, метеорологов. И ровно в двенадцать -

запомни - когда прозвонят к обеду и все пройдут в столовую, мы останемся в

коридоре, запрем всех в столовой - и "[Интеграл]" наш... Ты понимаешь: это

нужно во что бы то ни стало. "[Интеграл]" в наших руках - это будет оружие,

которое поможет кончить все сразу, быстро, без боли. Их аэро... ха! Это

будет просто ничтожная мошкара против коршуна. И потом: если уж это будет

неизбежно - можно будет направить вниз дула двигателей и одной только их

работой...

Я вскочил:

- Это немыслимо! Это нелепо! Неужели тебе не ясно: то, что вы

затеваете, - это революция?

- Да, революция! Почему же это нелепо?

- Нелепо - потому что революции не может быть. Потому что наша - это

не ты, а я говорю - наша революция была последней. И больше никаких

революций не может быть. Это известно всякому...

Насмешливый, острый треугольник бровей:

- Милый мой: ты - математик. Даже - больше: ты философ - от

математики. Так вот: назови мне последнее число.

- То есть? Я... я не понимаю: какое - последнее?

- Ну - последнее, верхнее, самое большое.

- Но, I, - это же нелепо. Раз число чисел - бесконечно, какое же ты

хочешь последнее?

- А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней - нет,

революции - бесконечны. Последняя - это для детей: детей бесконечность

пугает, а необходимо - чтобы дети спокойно спали по ночам...

- Но какой смысл - какой же смысл во всем этом - ради Благодетеля?

Какой смысл, раз все уже счастливы?

- Положим... Ну хорошо: пусть даже так. А что дальше?

- Смешно! Совершенно ребяческий вопрос. Расскажи что-нибудь детям -

все до конца, а они все-таки непременно спросят: а дальше, а зачем?

- Дети - единственно смелые философы. И смелые философы - непременно

дети. Именно так, как дети, всегда и надо: а что дальше?

- Ничего нет дальше! Точка. Во всей Вселенной - равномерно, повсюду

- разлито...

- Ага: равномерно, повсюду! Вот тут она самая и есть - энтропия,

психологическая энтропия. Тебе, математику, - разве не ясно, что только

разности - разности - температур, только тепловые контрасты - только в

них жизнь. А если всюду, по всей Вселенной, одинаково теплые - или

одинаково прохладные тела... Их надо столкнуть - чтобы огонь, взрыв,

геенна. И мы - столкнем.

- Но, I, - пойми же, пойми: наши предки - во время Двухсотлетней

Войны - именно это и сделали...

- О, и они были правы - тысячу раз правы. У них только одна ошибка:

позже они уверовали, что они есть последнее число - какого нет в природе,

нет. Их ошибка - ошибка Галилея: он был прав, что Земля движется вокруг

Солнца, но он не знал, что вся солнечная система - движется еще вокруг

какого-то центра, он не знал, что настоящая, не относительная, орбита Земли

- вовсе не наивный круг...

- А вы?

- А мы - пока знаем, что нет последнего числа. Может быть, забудем.

Нет: даже наверное - забудем, когда состаримся - как неминуемо старится

все. И тогда мы - тоже неизбежно вниз - как осенью листья с дерева - как

послезавтра вы... Нет, нет, милый, - не ты. Ты же - с нами, ты - с нами!

Разгоревшаяся, вихревая, сверкучая - я никогда еще не видел ее такой

- она обняла меня собою, вся. Я исчез...

Последнее - глядя прочно, твердо в глаза мне:

- Так помни же: в двенадцать.

И я сказал:

- Да, я помню.

Ушла. Я один - среди буйного, разноголосого гама - синих, красных,

зеленых, бронзово-желтых, оранжевых...

Да, в 12... - и вдруг нелепое ощущение чего-то постороннего, осевшего

на лицо - чего никак не смахнуть. Вдруг - вчерашнее утро, Ю - и то, что

она кричала тогда в лицо I... Почему? Что за абсурд.

Я поторопился выйти наружу - и скорее домой, домой...

Где-то сзади я слышал пронзительный писк птиц над Стеной. А впереди, в

закатном солнце - из малинового кристаллизованного огня - шары куполов,

огромные пылающие кубы-дома, застывшей молнией в небе - шпиц аккумуляторной

башни. И все это - всю эту безукоризненную, геометрическую красоту - я

должен буду сам, своими руками... Неужели - никакого выхода, никакого пути?

Мимо какого-то аудиториума (нумер его не помню). Внутри - грудой

сложены скамьи; посредине - столы, покрытые простынями из белоснежного

стекла; на белом - пятно розовой солнечной крови. И во всем этом скрыто

какое-то неведомое - потому жуткое - завтра. Это противоестественно:

мыслящему - зрячему существу жить среди незакономерностей, неизвестных,

иксов. Вот если бы вам завязали глаза и заставили так ходить, ощупывать,

спотыкаться, и вы знаете, что где-то тут вот совсем близко - край, один

только шаг - и от вас останется только сплющенный, исковерканный кусок

мяса. Разве это не то же самое?

...А что если не дожидаясь - самому вниз головой? Не будет ли это

единственным и правильным, сразу распутывающим все?

Запись 31-я.

Конспект:

ВЕЛИКАЯ ОПЕРАЦИЯ. Я ПРОСТИЛ ВСЕ. СТОЛКНОВЕНИЕ ПОЕЗДОВ.

Спасены! В самый последний момент, когда уже казалось - не за что

ухватиться, казалось - уже все кончено...

Так: будто вы по ступеням уже поднялись к грозной Машине Благодетеля, и

с тяжким лязгом уже накрыл вас стеклянный колпак, и вы в последний раз в

жизни, - скорее - глотаете глазами синее небо...

И вдруг: все это - только "сон". Солнце - розовое и веселое, и стена

- такая радость погладить рукой холодную стену - и подушка - без конца


Страницы: 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 

Скачать полный текст (311 Кб)
Перейти на страницу автора


Главная / Стихи / Проза / Биографии       Современные авторы - на серверах Стихи.ру и Проза.ру

Rambler's Top100
Rambler's Top100
© Литературный клуб. Все произведения, опубликованные на этом сервере, перешли в общественное достояние. Срок охраны авторских прав на них закончился и теперь они могут свободно копироваться в Интернете. Информация о сервере и контактные данные.